«ЗАЯВКИ НА УЧАСТИЕ В КОНФЕРЕНЦИИ 1. Барбашина Э.Р. (Новосибирск) Исторический феномен «народа в пути»: новые вопросы и контексты – новые ответы. 2. Шадт А. А.(Новосибирск). Российские ...»

Данная теория позволяет представить хронологический и качественный анализ истории менонитского и немецкого колонизационных потоков в рамках Российской колонизации. При этом: 1) мы рассматриваем российскую колонизацию в целом как отдельную локально-временную ситуацию, которая не ограничивается этапом переселения, а включает адаптацию и дальнейшее развитие отдельных колонизационных групп; 2) мы полагаем, что этнические группы, представленные немецкими и менонитскими общинами, вполне соответствуют понятию «диаспоры» (из места своего происхождения в центральной Европе они рассеялись по всей Европе, основали этнические анклавы в Северной Америке. Одной из сильных сторон меннонитов была мобильность их общин).

Хронологический анализ позволяет выделить отдельные этапы во взаимоотношении российского правительства и данной этнической мобилизованной диаспоры:

1) период потребности (1762 – 1804). Привилегии, предоставление отдельного сословного статуса, возникновение отдельного Колонистского законодательства;

2) период начального взаимодействия (1760 е – 1820-е). Фактически период адаптации. Льготный период. Общины освобождены от выплаты налогов. Лоббирование попечительных органов;

3) период расцвета диаспоры до 1871 г. Изменение вектора во взаимоотношениях. Государство активно использует диаспору. Расширяет экономические права. Привилегии меннонитов ещё раз подтверждаются в 1837 г. С 1840 – х гг. исследование опыта менонитских и немецких колоний для реформирования государственных крестьян. И, вместе с тем, государство впервые задумалось о правомерности льгот, предоставленным, например, меннонитам. Повышение налогов для меннонитов было незначительным.

Государство по-прежнему испытывает потребность в хозяйственных навыках колонистов и меннонитов;

4) 1871-1914. Реформы 1871 – 1874 гг., отменив статус колонистов, тем не менее, не прервали общую традицию во взаимоотношении титульной нации и призванной диаспоры. Несмотря на отдельные этапы, связанные с подъёмом великодержавных настроений, колонии в целом имеют достаточно благоприятные возможности для развития не только экономики, но и культуры (типографии, школы, газеты, церковные институты. Запрещено только миссионерство !!!). Возникновение явления «Менонитского сообщества» (Mennonite commonwealth) было возможно только в благоприятных условиях;

5) 1914 – 1917. Ликвидационные законы. Государство «пытается»

отказаться от услуг диаспоры. Синтез политических и экономических мотивов. Однако законы так и не нашли своей полной реализации, поскольку государство, находясь в сложных экономических условиях, вынуждено было использовать экономический потенциал общин.

Данная хронологическая цепь может быть продолжена, поскольку на этапе ранней Советской власти Советы учитывали предшествующий опыт взаимоотношения доминантной группы и колоний (использование зарубежных связей диаспоры во время голода 1921 -1923; право концессии, предоставленные меннонитам «Голландия-Украина»; возможность создания потомков Голландских выходцев» и «Союза «Всероссийского сельскохозяйственного союза», которые не подчинялись общегосударственной системе кооперации).

Некоторые качественные характеристики диаспоры:

1)наличие прародины и зарубежных корней, которые по-разному влияли на характер взаимоотношений с властью (либо источник подозрения для доминантной группы, либо желание воспользоваться связями); 2) достигла высокого положения в государстве не только благодаря привилегиям, но и вследствие хозяйственного опыта, который присутствовал в этнической традиции; 3) нацеленного на «динамику» и инновации протестантское сознание; чувство коллективной самоидентификации, микрогражданский коллектив, готовность участвовать в решении собственной судьбы, диалог с властями на любом этапе истории; 4) на этапах благоприятных для всестороннего развития Российской империи диаспора не являлась объектом для преследования. Преследование - следствие кризиса, который возникал в государстве по какой-либо причине на разных этапах истории.

В обществах, где модернизация носит динамичный характер, в условиях демократии и гражданских свобод мобилизованная диаспора не вызывает «ревностного» отношения с чьей либо стороны (других социальных групп, власти), что могло бы привести к её «органичному»

последовательному исчезновению, растворению в других социальных группах (не религиозных!), поскольку мобилизованная диаспора (в нашем случае) привлекалась для решения экономических задач российской модернизации.

О. В. Безносова Странники и пилигримы: о религиозных факторах добровольных менонитских миграций по России и миру Меннониты являются одной из самых ярких, своеобычных и непохожих на других групп населения нашей планеты – земледельцыкочевники, возникшие в Западной Европе на переломе Средневековья в бурную эпоху Реформации и постепенно заселившие мелкими диаспоральными группами практически каждый угол Ойкумены. Так как главным солдидаризирующим и цементирующим фактором сохранения их сообщества были религиозная вера, язык и этническая принадлежность, то восприятие их в отечественной историографии прежде всего как этноконфессиональной общности, становится все более и более доминирующим. Однако, на практике подобный подход приводит, как правило, к перенесению внимания исследователей именно на этнокультурные составляющие их феномена, оттесняя религиозный фактор на второй план. Вместе с тем, с нашей точки зрения, ответы на многие загадки и парадоксы в истории, например, российских меннонитов дает рассмотрение их общности именно как представителям конфессии, имеющей (без всякого преувеличения) мировую историю развития как живого социального организма. Рассмотрение феномена менонитских миграций с этой точки зрения тем более интересно, что в историографии до сих пор этому аспекту практически не уделялось никакого внимания. Историки-меннониты считали (и считают до сих пор) все эти вопросы настолько всем известной аксиомой, что постоянно «выносят за скобки» своего анализа. Историки же неменнониты считали (и опять-таки считают до сих пор) эти вопросы столь маловажными, поэтому уделяют им столь же мало внимания. Поэтому, пытаясь проанализировать основные факторы, резоны и направления добровольных менонитских миграций, мы неизбежно должны строить гипотетическую модель социального развития меннонитства как конфессии, при этом, уделяя основное внимание именно его российской истории как одной из наиболее противоречивых и парадоксальных ее страниц.

Социальное развитие любой конфессии проходит в несколько стадий:

от «общины верующих» (имеющий высочайший уровень пиетизма и обостренной религиозной самоидентификации и нередко положение социальных маргиналов) через период социальной адаптации и врастания в общество (сопровождающийся, соответственно, снижением уровня пиетизма и пассионарности) к организации церковной структуры. Этому процессу часто сопутствуют внутренние религиозные споры и образование новых религиозных групп в рамках прежней конфессии, недовольных постепенным «обмирщением» своего сообщества. Особенно ярким примером такой модели развития именно являются меннониты, изначально вступившие на путь конгрегационного (неиерархизированного) развития церковных структур.

Однако, если в Европе (после эпохи Реформации и Контрреформации) и особенно в Америке путь их социальной адаптации в обществе происходил более или менее комфортно, то взаимоотношения меннонитов как социального сообщества с Российским государством полны противоречий.

Эпоха эмиграции в Россию застала европейских меннонитов как раз на переходной стадии и поиска путей дальнейшего развития, когда общий уровень пиетизма постепенно шел на спад и баланс между осознанием своей конфессиональной особенности и желанием социального благополучия уже становился все более зыбким при наличии значительных групп верующих, желавших возрождения прежнего «огня». Однако прямая угроза как религиозных, так и экономическим интересам сообщества заставили многих из его представителей решиться на миграцию на Запад (в Америку) или Восток (в Россию). Культурный шок адаптации к новым социальнокультурным условиям заставил одних (Малую общину) вернуться к старому принципу «телеги и лошади» (подобно архиконсервативному крылу амишей в США), а большинство других, приняв новые условия жизни, внести изменения в собственные общественные порядки и обычаи.

Де-факто Церковный конвент образца 1851 г. стал первой (переходной) стадией к современной форме общественной организации церковной жизни меннонитов. Как процесс, затронувший практически все их сообщество, эта стадия развития их конфессии вызвала появление целой плеяды новых религиозных групп (новоменнониты) как своеобразного ответа на социальнокультурные условия жизни именно в Российской империи. В отличие от первой новой группы эпохи адаптации переселенцев (Малой общины) они отличались не только значительным пиетизмом, но и желанием гармонично социально адаптироваться в жизни страны, которая уже стала их Родиной.

Поэтому даже при сильном влиянии европейских религиозных идей (особенно движения Исхода), миграции меннонитов-уроженцев Российской империи (второго-третьего поколений), в отличие от меннонитов – недавних туда переселенцев (первого поколения мигрантов) носили скорее экономический, нежели религиозный характер.

В 70-80 гг. XIX ст. происходит окончательное вызревание форм организации церковной жизни меннонитов. Ею становится конференция как содружество независимых менонитских общин (принятая потом как общий образец в меннонитском мире). В эту эпоху общий уровень пассионарности и остроты осознания собственной религиозной самоидентификации значительно снизился, толерантность и объединительное движение приобретали все большую популярность. При этом любопытно отметить, что хотя пиетизм был высоким, его вектор приобрел принципиально новое направление, основой которого стало, главным образом, внешнее миссионерство. Таким образом, пройдя все стадии вызревания от общины к церкви, меннониты не перестали быть «пилигримами» на протяжении всей своей истории.

Этот путь развития был общим для меннонитов во всем в мире. Однако в России на процесс социального развития менонитского сообщества значительное влияние оказывала внутренняя политика правительства.

Случаи грубого вмешательства в их религиозные права, военная и земская реформы царского правительства, политика пересмотра им общего законодательства в начале ХХ ст., эпоха революции и гражданской войны, антицерковная политика советской власти в значительной степени обостряли осознание собственной религиозной самоидентификации меннонитов, ускоряли и усиливали процессы их внутренней консолидации перед лицом внешней угрозы всему конфессиональному сообществу.

Источники: исследование главным образом основано на материалах Российского государственного исторического архива (фонды Министерства государственных имуществи и Департамента дцховных дел иностранных исповеданий) и Государственного архива Одесской области (фонд Попечительного комитета.)

–  –  –

Наиболее крупными этносами, в соприкосновение с которыми сразу же вошли поволжские колонисты, были русские и украинцы. Контакты колонистов с местным населением начались уже с их расселения на отведенных территориях. Рассматривая славянское влияние на формирование бытовой культуры немецкого этноса Поволжья, можно выделять определенные этапы, так как в разные периоды существования народа эти проявления имели и разную глубину. Интересен период начала XIX в., когда адаптация к новым условиям в основном завершилась.

Основным источником является рукопись «Топографическое и историческое описание Саратовской губернии», имеющая ряд приложений, в том числе о жизни немецких колоний, которое можно датировать 1804 годом1.

Ряд особенностей быта колонистов был привнесен извне, русскими чиновниками уже с начала появления немцев на Волге. Так, реализовывались два типовых плана застройки колоний. По этим проектам русские плотники своими методами и приемами возводили дома и хозяйственные пристройки.2.

Подобные же типы хозяйственных дворов встречались и у русских крестьян3.

Архив Санкт-Петербургского института истории Российской академии наук.

(далее - Архив СПб ИИ РАН). Кол.115. Оп. 1. Д. 352.

Плеве И.Р.. Немецкие колонии на Волге во второй половине XVIII века. М., 1998.

С. 120 – 125.

Никольский А. Хозяйственное описание Балашовского уезда Саратовской губернии. СПб., 1855. С. 46 – 47.

В начале XIX в. в ряде колоний правобережья и Заволжья еще оставались «по бедности и недостатку хозяев» старые казенные дома, вросшие в землю. Но в основном колонисты уже перестроили свои жилища, приспосабливаясь к местным условиям. Так, в Панинском округе, на отдаленных от селений участках полей, строились жилища по типу украинских, где колонисты и жили с весны до самого рождества1. Дома во многих колониях из-за нехватки дров отапливались, как и везде в степи кизяками.

Кое-что перешло к колонистам и из организации внутреннего самоуправления местного населения, как, например, крестьянская община.

Техника земельных переделов известна из более поздних источников. Она во многом была тождественна русской, но отличалась большей точностью и скурпулезностью. Впрочем, в начале столетия в большинстве колоний применялась еще залежная система, с поверхностной обработкой почвы, что было характерно для степной зоны всего юго-востока. На отдаленных полях устраивались хутора. Повсеместно распространился степной способ молотьбы хлеба. Хранили хлеб, как и крестьяне Саратовской губернии.

Как известно, в первое, наиболее тяжелое десятилетие, правительство поддерживало прожиточный минимум колонистов закупками у местного населения всего необходимого: семенного зерна, рабочего скота, сельскохозяйственных орудий, даже предметов быта и одежды. По мере налаживания хозяйственной жизни иммигрантов подобные закупки прекратились, но они не могли пройти совершенно бесследно. Автор топографического описания отмечает, что телег у немцев уже нет, а есть фуры, выделяет «средний бранденбургский плуг», который, видимо, уже вытеснивший закупленные когда-то русские плуги, но в ряде колоний правобережья: Щербаковке, Крестовом, Водяном и Булдаковом Буераках, Усть-Грязнухе, Лесном Карамыше и Линевом Озере крестьяне «пашут землю быками парно», как делалось в украинских селениях. Грабли, косы, серпы, повествует топографическое описание, «обычные», как и у всех крестьян региона. Пшеницу и озимую рожь жнут, а овес, ячмень и просо косят, что делали и местные крестьяне.

В основе подобных заимствований лежал такой критерий как практическая целесообразность, рациональный учет местных природноклиматических условий и практического опыта хозяйствования местного русского и украинского населения, опыта, который вырабатывался десятилетиями и столетиями.

Определенное влияние местного населения было заметно и в верхней одежде немцев-мужчин. Во время сенокоса и в зимнее время при разных работах немцы, как и русские крестьяне, носили лапти2, впоследствии исчезнувшие из обихода. Впрочем, подобные черты русского влияния в мужском костюме не были повсеместными. Женский костюм оказался более

Архив СПб ИИ РАН. Кол.115. Оп. 1. Д. 352. Л. 155 об.

2 Там же. Л. 167.

консервативный. Но некоторое влияние местных условий ощущается и в женской одежде: зимой все надевают нагольные долгие шубы.

В немалой степени бытовое обрусение сдерживалось деятельностью конторы опекунства иностранных, ее мелочной регламентацией жизни колонистов. В значительной мере консервации немецкой самобытности служила и их конфессиональная принадлежность, наличие национальных школ и слабое знание русского языка.

–  –  –

О немецких колониях на юге Украины писали многие исследователи, как в дореволюционное и послереволюционное время, так и в современный период [1].

Однако, несмотря на кажущееся изобилие материала, в освещении некоторых вопросов имеется немало противоречий и неточностей, а некоторые аспекты еще нуждаются в дополнительном исследовании. Это касается прежде всего датировки основания некоторых колоний. Так, например, датой основания колонии Катериненталь в одних работах называется 1817 год [2], в других – 1819 [3], а колонии Иоганнесталь – 1817 [4], 1818 [5] и 1820 [6] гг.

Данная работа имеет целью восполнить эти пробелы и внести ясность в историю основания немецких колоний в Березанском округе.

Основным источником для ее написания послужили труды Конрада Келлера, объединенные в двухтомник «немецкие колонии юга России», изданный в Одессе в 1914 г. на немецком языке и переизданный в Германии (Нюрнберг, Мюнхен) в октябре 2000 г. одной книгой. В своих трудах он тщательно исследовал историю немецких колоний в Северном Причерноморье и с хронологической последовательностью описывает их основание, указывая при этом конкретные даты.

На территорию Херсонской губернии немецкие колонисты начали прибывать в основном в начале ХІХ века.

Уже к 1809 г. недалеко от Одессы было основано ряд немецких колоний: в 1804 г. – 2, в 1805 – 7, в 1806 – 1, в 1808 – 3 [7].

Ожидая большого наплыва колонистов в 1809 г. и уже не находя свободных земель близ Одессы, главноуправляющий Новороссийскими колониями герцог Ришелье решил поселить новых колонистов в Херсонском и Ольвиопольском уездах на р. Березань (между реками Буг и Тилигул).

В многочисленной литературе именно этот год и указывается как дата основания большинства березанских колоний. На самом деле основание данных колоний происходило в несколько этапов.

В 1809 г. первопоселенцы березанских колоний, получив у русского консула загранпаспорта, покинули свою родину и отправились к русской границе, городу Радзивилов [9] (территория нынешней Ровенской обл., Украина). Первый отряд из этой процессии прибыл в Одессу летом 1809 г. и вскоре колонисты поехали в Березань, где построили себе землянки из глины и камыша. Так были образованы первые колонии в этой местности – Ландау и Шпеер [10].

Третьей колонией, основанной в 1809 г., была колония Рорбах. Это подтверждают и материалы Одесского госархива, в котором имеются данные о том, что когда герцог Ришелье впервые посетил новый округ (в начале осени 1809 г.), он увидел там три колонии: Ландау, Шпеер, Рорбах и 150 домов в них [11].

На этом основании одесская исследовательница О.Н. Коновалова делает вывод о том, что остальные колонии этого периода (Карлсруэ, Раштадт, Мюнхен, Вормс и Зульц) были основаны в 1810 г. [12]. Что касается 3-х первых вышеназванных колоний, то это действительно так. Однако, в отношении колоний Вормс и Зульц исследования Конрада Келлера опровергают это мнение. Он пишет о том, что евангелические колонии Рорбах и Вормс были основаны одновременно, т.е. в один и тот же год.

Поскольку мы знаем, что колония Рорбах основана в 1809 г. то и колония Вормс, следовательно, основана в этом же году.

В отношении колонии Зульц К. Келлер пишет, что первая группа пришла на место поселения в октябре 1809 г. и что колонисты сразу же выкопали на откосе четырехугольные углубления в земле, перекрыли их деревом и камышом и в таких жилищах пережили зиму, «имея только привезенные с родины тиковые кители и шапки» [14].

Таким образом, данная колония была образована все же в 1809 г., но уже после посещения Ришелье этой местности, и, естественно, он не мог ее видеть и сообщить о ней.

Колонии Карлсруэ, Раштадт и Мюнхен, как убедительно доказывает К.

Келлер, основаны в одно и то же время, а именно, весной 1810 г. (хотя большинство исследователей датой основания называют 1809 г., что не соответствует действительности).

В Одессу колонисты прибыли осенью 1809 г. и так как по времени года было уже поздно обустраиваться на новом месте, то по распоряжению герцога Ришелье они расположились на зимних квартирах у соотечественников в колониях Либентальского и Кучурганского округов. И, естественно, выехали на места поселения только весной 1810 г. [15].

Вторая волна переселений немецких колонистов в 1817-1819 гг. также имеет свои особенности. Здесь также много путаницы с датировкой колоний.

Как уже указывалось, называются самые разные даты: 1817, 1818, 1819 год и т.д. Бесспорно только одно, что первые партии немецких колонистов этого периода прибыли в Одессу в 1817 г.

Все они были из Вюртемберга. В Государственном архиве Одесской области хранится документ, подтверждающий этот факт. Это список вюртембергских колонистов, отправленных 5 июня 1817 г. [16]. Однако в 1817 г. они также не смогли поселиться на отведенных им участках, т.к. была уже поздняя осень и погода не позволяла это сделать. Поэтому колонии Катериненталь, Иоганнесталь и Ватерлоо, как пишет в своем труде К. Келлер, были основаны в 1818 г. [17].

А более поздние даты, которые указывают некоторые исследователи (О.В.

Коновалова, Карл Штумпп и др.) связаны не с основанием, а с присвоением колониям названий, т.к. эти колонии дозаселялись в течение нескольких лет и долго не имели названий [18].

Ну, а другая дата основания колоний – 1817 год, которую указывают исследователи, связанная, как и при первых переселениях, с временем прибытия немецких переселенцев в Россию (в данном случае, в Одессу) и с началом отсчета льготных лет. Именно поэтому эта дата также не совпадает с фактической датой основания колоний и является также неверной.

–  –  –

Анализ истории немецкого национального меньшинства на Волыни дает основания отметить явление особо активных миграционных процессов в ее среде именно в конце ХIХ – начале ХХ века.

Обусловлено это было целым рядом причин, доминирующими из которых были следующие:

1. Ряд антиколонистских законодательных актов, принятых российским правительством во второй половине 80-х – первой половине 90-х годов ХIХ века были направлены на снижение темпов немецкой колонизации на Волыни. Вместе с тем они резко изменили во многих аспектах льготный социально-политический статус волынских немцев и тем самым обусловили в их среде активизацию миграционных процессов принудительного характера [1].

2. В этот же период в среде волынских немцев начался активный процесс раздела земли между детьми, что в конечном результате вело к дроблению наделов и снижало эффективность немецких хозяйств. Осознавая экономическую невыгодность этого явления, волынские колонисты пытались принять упреждающие меры, одной из которых считали переселение в другие регионы империи или же эмиграцию [2] Что же касается других причин, повлиявших на усиление миграционных настроений в среде волынских немцев, то они были второстепенными и лишь дополняли две вышеизложенные. Это касается принудительных мер по вступлению в российское гражданство, введение общего над крестьянами и колонистами управления, введение для колонистов воинской повинности, попытки разрушения традиционной колонистской системы общинного самоуправления, реорганизацию колонистской системы школьного образования и др. Нельзя не принимать во внимание и сознательное распространение среди колонистов специальными агентами вербовщиками провокационных и безосновательных слухов о якобы предстоящем принудительном и поголовном переведении немцев в православие или же массовой конфискации земельных участков [3].

Что же касается основных направлений миграционных потоков, то первым из них был восточный. Особенно привлекал волынских немцев регион Сибири, где поселенцы имели возможность получить довольно обширные земельные участки и даже приобретать их в собственность по доступным ценам. Часть колонистов мигрировала еще дальше, в регион Дальнего Востока, отдельные семьи – в северные и восточные районы Казахстана [4].

Незначительная часть волынских немцев после революции 1905 г., поддавшись на агитацию прибалтийских дворян, выехала преимущественно в Курляндию [5].

Вслед за внутренними миграциями началось и эмиграционное движение, причем местные власти поначалу препятствовали этому процессу, но в скором времени эмиграционные свидетельства начали выдавать почти беспрепятственно и даже бесплатно. Особенно активной немецкая эмиграция с Волыни была в предвоенное десятилетие, что подтверждается соответствующей губернской и уездной статистикой [6].

Что же касается направлений эмиграционного движения, то они были разными. В последнем десятилетии ХIХ в. приоритетной была эмиграция в Бразилию, что объясняется рядом льгот, предоставляемых колонистам бразильским правительством. Не менее популярными и массовыми были американское и канадское направление, особенно в предвоенное десятилетие.

И это притом, что сам путь через океан был довольно длительным и сопряжен с огромными трудностями [7].

Те же колонистские семьи, которые не имели достаточных средств для переезда за океан, делали попытки реэмиграции в Германию. Но ряд фактов свидетельствуют о том, что политика германского правительства относительно возвращения российских немцев была довольно сдержанной [8].

В целом же на протяжении всего периода немецкой колонизации на Волыни для волынских немцев наиболее характерными были внутренние горизонтальные миграции. Антиколонистское законодательство 80-90-х годов ХIХ в. подтолкнуло волынских колонистов к активным межрегиональным внутренним миграциям в границах империи, а также к эмиграции, преимущественно заокеанской.

_______________

1. Полное Собрание Законов Российской империи (далее ПСЗ). Собр. 3-е. – СПб., 1888. – Т.6. 1886 г. – С.470; ПСЗ. Собр. 3-е. – СПб., 1889. – Т.7. 1887 г. – С.101–102, 432;

ПСЗ. Собр. 3-е. – СПб., 1889. – Т.8. 1888 г. – С.410–411; ПСЗ. Собр. 3-е. – СПб., 1895. – Т.12. 1892 г. – С 164–165; ПСЗ. Собр. 3-е. – СПб., 1899. – Т.15. 1895 г. – С.142–143.

2. О немецких поселенцах Волынской губернии. – СПб., б.г. – С.17.

3. Центральный государственный исторический архив Украины (далее ЦГИАУ). – Ф.442. – Оп.838. – Д.31. – Л.1–2; Оп.618. – Д.199. – Л.1, 7.

4. Там же. – Оп.694. – Д.28. – Л.34–44, 50–51.

5. Arndt N. Umsiedlung wolhyniendeutscher Kolonisten ins Baltikum 1907–1913. // Wolhynishe Hefte. 5 Folge. – S.93–96.

6. ЦГИАУ. – Ф.442. – Оп.702. – Д.463. – Л.96.

7. Там же. – Оп.618. – Д.199. – Л.1.

8. Там же. – Оп.641. – Д.707. – Л.9.

–  –  –

Социальная мобильность немецких колонистов, как проявление национального менталитета (на примере Сибири).

По определению П. Сорокина «под социальной мобильностью понимается любой переход индивида или социальной группы из одной социальной позиции в другую». Наряду с горизонтальной социальной мобильностью, под которой подразумевается переход индивида из одной социальной группы в другую, расположенную на одном и том же уровне, выделяют еще и вертикальную социальную мобильность, т.е. те отношения, которые возникают при перемещении индивида из одного социального пласта в другой. Именно вертикальная социальная мобильность немецких колонистов в Сибири в ее экономическом проявлении и является предметом нашего научного интереса.

В зависимости от направления перемещения существует два типа вертикальной мобильности: восходящая и нисходящая. И тот и другой типы вертикальной социальной мобильности были характерны для социальных процессов, происходивших в среде немецких колонистов в Сибири в годы становления и развития их колоний. На преобладание того или иного направления вертикальной мобильности в отдельные периоды оказывали влияние разные факторы: войны и революции, политика государства в отношении колонистов, их менталитет и т.д. Рассмотрим, как менялся социальный статус колонистов в Сибири в конце XIX – первой трети XX вв.

под воздействием этих факторов.

Анализ социально-экономического положения крестьян разных национальностей накануне их переселения в Сибирь в конце XIX – начале XX вв. показал характерную особенность – достаточно высокий уровень социальной дифференциации у немецких переселенцев в местах выхода. На родине у поволжских немцев было значительно больше, чем у русских и украинских крестьян, крупных земледельческих хозяйств с пашней в 15–25 и более десятин земли.

В то же время достаточно велика была доля (55,92%) безземельных и малоземельных колонистов. Таким образом, более половины переселявшихся в Сибирь немцев-колонистов из Поволжья мало чем в экономическом отношении отличались от основной массы русских и украинских переселенцев и не выделялись своим благосостоянием в общем переселенческом потоке. Для всех них Сибирь была страной, где они надеялись спастись от малоземелья и нищеты. Очевидно, не менее четверти немецких переселенцев, в первую очередь тех, кто не смог продать свое имущество, были объективно вообще не подготовлены к успешной колонизации. В Сибирь они направились, с одной стороны, от безысходности, а с другой, не желая терять связей со своей общиной, и во многом полагаясь на жизненный опыт крупных хозяев.

Путь в Сибирь к своим переселенческим участкам был для немцев более долгим и тяжелым, чем у других переселенцев. Немецкие переселенческие поселки в Сибири нередко возникали случайно, не там где хотели переселенцы. На этот процесс серьезное воздействие имели факторы субъективного характера. К их числу, в первую очередь, следует отнести ограничения, которые чинили немцам переселенческие чиновники, руководствовавшиеся бытовавшим в правящих кругах взглядом на то, что переселение немцев-колонистов в Сибирь не соответствует задачам русской колонизации и не должно ущемлять интересы русского крестьянства.

В результате многим немецким переселенцам, прежде чем окончательно поселиться в Сибири пришлось пожить в местах временного водворения. Удельный вес немецких хозяйств, переводворявшихся с места на место в несколько раз превосходил аналогичные показатели у русских и украинцев. В это время немцы, в сравнении с другими переселенческими группами, понесли наиболее ощутимые демографические потери.

Но, не смотря на это, прибыв в Сибирь с одинаковым, а возможно и меньшим, по сравнению с остальными переселенцами, экономическим потенциалом, поселившись в тех же, а чаще всего в худших природноклиматических условиях и получив меньшую от правительства помощь и поддержку, они в конечном итоге быстро восстановили свой демографический статус и достигли более весомых хозяйственных результатов.

Что же отличало немецких крестьян от поселившихся рядом русских и украинских переселенцев? Обладая, по наблюдениям современников, бльшими потребностями, немцы прибыли в Сибирь и с более высоким уровнем социально-экономической мотивации. Она реализовывалась в наиболее рациональном использовании трудовых и денежных ресурсов, основная часть которых на первых порах направлялась не на строительство дорогостоящего жилья, а на разработку пашни и увеличение поголовья скота.

Высокий уровень социально-экономической мотивации служил серьезным катализатором, усиливающим колонизационные возможности немцев по сравнению с другими переселенцами.

Психология хозяйственной деятельности немецких колонистов, основанная на протестантской этике, делала их целеустремленными и предприимчивыми. Большое значение, бесспорно, имел и так называемый «нравственный фактор». Этот фактор, субъективный по природе, «трудноуловимый», как писал в то время один из исследователей, в данном случае совершенно очевидно имел национальный оттенок и характеризовался такими личными качествами колонистов, как трудолюбие, бережливость, аккуратность, трезвость, высокий уровень трудовых навыков и т.д.

В результате, к началу первой мировой войны немецкие хозяйства в Сибири добились уже заметных результатов. Колонии отличались однородностью социально-экономической структуры, характеризовавшейся относительно высоким уровнем зажиточности. Хозяйства немцев были не только более крепкими, чем те, которые они оставили в районах выхода, но и выгодно отличались от хозяйств других переселенцев. В немецких колониях зажиточных хозяйств было в два – три раза больше, чем в других переселенческих поселках.

Следует отметить и такой немаловажный факт. По данным советских историков, в конце XIX – начале XX вв. в сибирской деревне социальная структура изменялась в сторону выделения сельского пролетариата и сельской буржуазии, т.е.

имели место оба типа вертикальной мобильности:

восходящая и нисходящая. При этом отмечалось, что наиболее быстро выделение сельской буржуазии шло в старожильческих селах и казачьих станицах, а сельского пролетариата – в переселенческих поселках. В отличие от этого, в немецких колониях Сибири, основанных на переселенческих участках, накануне первой мировой войны ведущей социальной тенденцией был процесс формирования сельской буржуазии, т.е. преобладала восходящая вертикальная мобильность.

События революционных и военных лет в целом отрицательно сказались на экономике немецких колоний в Сибири. Характерным явлением в это время было сокращение поголовья скота, количества инвентаря, посевных площадей. И все же, несмотря на потери, понесенные в 1917 – 1919 гг., немецкие колонии Сибири сохранили неплохие перспективы для своего развития в мирных условиях. Этому способствовали их экономическая устойчивость к разного рода невзгодам и более благоприятная, по сравнению с остальным населением Сибири, демографическая ситуация. Эти обстоятельства должны были обеспечить немцам в ближайшее десятилетие лучшие перспективы воспроизводства населения и давали им некоторое преимущество перед остальным населением в общем контексте дальнейшего социально-экономического развития.

Но аграрные мероприятия, проведенные советской властью в период «военного коммунизма» и, особенно, продразверстка подорвали экономическую мощь некогда благополучных немецких хозяйств, сделали их чрезвычайно чувствительными к неурожаям и другим невзгодам. Внеэкономическое отчуждение хлебных и других излишков сковало предпринимательскую инициативу колонистов, привело к сокращению сельскохозяйственного производства и обнищанию их основной массы. Под воздействием внешних факторов вектор вертикальной социальной мобильности сменил свое направление с восходящего на нисходящее.

Переход к НЭПу и связанная с этим замена продразверстки продналогом на первых порах не улучшили экономическое положение сельского немецкого населения Сибири. Более того, первая продналоговая кампания оказалась для крестьян даже более обременительной, чем продразверстка, так как все запасы хлеба были уже исчерпаны. Во многих немецких волостях царили голод и нищета. Классовый характер налоговой политики советского государства приводил к тому, что немецкие хозяйства чаще всего облагались по самой высокой налоговой ставке. При этом наиболее тяжелым налоговое обложение было для относительно зажиточных немецких хозяйств.

Тем не менее, новые экономические условия позволили предприимчивым немецким хозяйствам на короткое время (1925 – 1928 гг.) не только возродиться, но и достичь значительных результатов. Немецкие колонии преобразились, их экономика значительно окрепла. Особенно заметно было оживление хозяйственной жизни в меннонитских колониях, где активно развернули свою деятельность отделения Всероссийского менонитского сельскохозяйственного общества. Немцы добились значительных успехов в селекционной и племенной работе, стремились к интенсификации своего сельскохозяйственного производства, создавали перерабатывающие предприятия, развивали торговлю. По многим экономическим показателям немецкие хозяйства значительно превосходили среднестатистические сибирские хозяйства. Вновь наметилась тенденция к повышению социально-экономического статуса немецких колонистов.

Но вскоре ситуация коренным образом поменялась. Взяв курс на сплошную коллективизацию и ликвидацию кулачества как класса, советское государство нанесло сокрушительный удар экономике немецких хозяйств в Сибири. Мероприятия советской власти, направленные против наиболее эффективных и предприимчивых крестьянских хозяйств, имели серьезные социально–экономические и демографические последствия. Произошло резкое падение сельскохозяйственного производства в результате разрушения либо серьезного подрыва экономических позиций зажиточных и средних слоев крестьянства.

Миграционная мобильность, охватившая значительную часть немецкого населения, привела в конечном итоге к разорению многих хозяйств. Таким образом, история немецких колонистов в Сибири подтвердила вывод П.Сорокина о том, что в вертикальной мобильности «нет постоянного направления ни в сторону усиления, ни в сторону ослабления ее интенсивности и всеобщности». Этот вывод, по мнению П. Сорокина, действителен «для истории любой страны, для истории больших социальных организмов и, наконец, для всей истории человечества».

Подводя итог вышесказанному, отметим, что межгрупповая мобильность социальной структуры крестьянства в Сибири была выше, чем в Европейской России, и являлась следствием влияния переселений и колонизации. Отмечая эти особенности, известный специалист по аграрной истории Сибири Л.М. Горюшкин подчеркивал, что они «не отрицали единые закономерности в формировании социальной структуры крестьянства Сибири и Европейской России, а лишь отражали различия в форме проявления этих закономерностей в отдельных районах страны». В свою очередь в среде немецких колонистов вертикальная социальная мобильность проявлялось особенно сильно. Высокая социально-экономическая мотивация или иными словами внутренняя заряженность на успех, с которой немцы прибыли в Сибирь, их хозяйственные навыки и традиции, национальные черты (трудолюбие, пунктуальность, трезвость и т.д.) способствовали тому, что большая часть колонистов смогла сменить свой социальный статус, подняться по социальной лестнице, перейдя из низших слоев в высшие (восходящая вертикальная мобильность, либо значительно укрепить свое социально-экономическое положение в рамках одного и того же социального слоя. Анализ статистических материалов показал, что у немцев этот процесс проходил более динамично, чем в других национальных переселенческих группах.

По утверждению автора теории социальной мобильности П. Сорокина, «никогда не существовало общества, в котором вертикальная социальная мобильность была бы абсолютно свободной, а переход из одного социального слоя в другой осуществлялся бы безо всякого сопротивления».

И действительно, воздействие внешних факторов, таких как: переселенческая политика царского правительства, пагубные последствия революционных преобразований, мировой и гражданской войн, налоговое бремя первого десятилетия советской власти, администрирование и вторжение в хозяйственную и духовную жизнь колоний со стороны большевистского государства – все это сдерживало динамику восходящей вертикальной мобильности в среде немецких колонистов. Вся история сибирских немецких колоний с конца XIX в. до их уничтожения в начале 1930-х годов представляет собой историю противоборства двух противоположных тенденций социально-экономического развития – восходящей и нисходящей.

Проведенные же советской властью на рубеже 1920-х – 1930-х гг.

мероприятия по коллективизации немецких хозяйств в Сибири, привели к преобладанию нисходящей вертикальной мобильности и нивелировке социально-экономической структуры в теперь уже бывших немецких колониях. На этом этапе своего исторического развития немецкий колхозник уже мало, чем отличался от других участников «социалистического сектора»

экономки.

–  –  –

Признанным является положение, что немцы Российской империи и позднее, в первые десятилетия существования Советского государства не представляли собой единого этноса, а были стратифицированы по многим признакам [1]. В качестве рубежа, после которого можно говорить о существовании этноса «российские немцы» рассматривается депортация 1941 г., которая ускорила «процесс сближения различных социальных, конфессиональных и территориальных групп немцев» [2], Таким образом, этот акт репрессивной политики государства сыграл определяющую роль в определении этнической идентификации немецкого населения.

Соглашаясь с тем, что депортация ускорила формирование самоидентификацки в немецкой диаспоре, необходимо рассмотреть периоды, предшествующие этому событию.

На наш взгляд, государство, вначале в лице Российской империи, а затем и Советского Союза, проводя определенную политику по отношению к немцам, само того не желая, способствовало росту их этнической консолидации, и, естественно, идентификации. Собственно, нахождение выходцев из Германии в иноэткнчной и иноконфсссиональной среде не могло не формировать образы отличительности и инаковости, но это были скорее конс'груктьт личной или локальной групповой идентичности (прусаки, католики, лютеране, мекнониты и т.п.). Похоже, это был целый набор идентичности подверженный существенным изменениям во времени и пространстве.

Потребовались кардинальные меры» чтобы дисперсная этническая общность пришла к единому знаменателю. С.

Хантингтон приводит следующие слова:

«Лишь экстремальные социальные ситуации, подобные военным сражениям, временно устраняют все групповые идентичности, кроме одной, самой важной» [3].

В к. XIX в. правительство з интересах русских промышленников отказывается от традиционной покровительственной политики по отношению к мобильным диаспорам (немцы, евреи, армяне и пр.) [4], Затем в силу разных исторических причин было принято несколько актов, которые поставили перед немецким населением вопрос о этнической и конфессиональной идентификации.

Это, во-первых, законы военного времени (закон 1914 г. о запрете на приобретение недвижимого имущества; «ликвидационные законы» 1915 г."), принятие которых было обставлено широкой антинемецкой пропагандой.

Немцы находились под особым контролем, их заставляли заполнять документы, подобные анкете «Сведения о германском выходце», где были поставлены вопросы о языке, образе жизни, вероисповедании и пр. Именно в этот момент перед ними совершенно определенно встает необходимость решить вопрос о национальной и государственной принадлежности Во-вторых, период создания и функционирования в Советской России национальных административно-территориальных единиц, в том одсле и немецких. Этим государственным актам предшествовало общественное автономистское движение, призванное консолидировать немцев России, которое» в конечном счете, было взято под контроль Советской властью [5].

В-третьих, единственная в своем роде национальная форма протеста против насильственной массовой коллективизации - попытка эмиграции немецкого населения в 1929-1930 гг. Именно тогда, когда возникла надежда покинуть страну и избежать существования в рамках авторитарной системы, на первый план выступала общая, немецкая идентичность, а не отдельные этнографические характеристики.

И, наконец, в-четвертых, период депортации и Отечественной войны, В жестких трагических условиях этническая идентичность была, собственно, навязана народу правительством, Таким образом, внешним фактором формирования этнической идентичности немецкой диаспоры выступило государстве.

–  –  –

Переселение больших групп населения в совершенно новые условия политические, социальные, культурные, (природно-климатические, этнические) приводит к возникновению в культуре двух противоположных тенденций. Первая тенденция – это стремление сохранить и воспроизвести на новой территории обитания уже сложившиеся культурные традиции, которые рассматриваются членами диаспоры как неотъемлемый признак «своей» культуры и служит залогом сохранения идентичности. На наш взгляд, основной причиной этого феномена диаспорной культуры является выделение определенных культурных элементов, их консервация, придание этим элементам статуса этнических символов и последующая (часто бессознательная) культивация в качестве основных характерных черт народа, «этнической культуры», правил и норм поведения и т.д.

Вторая тенденция культурного воспроизводства в диаспоре – это восприятие нового, приобретение новых качеств, нового культурного опыта, заимствования у других народов и культурное обновление в результате процессов модернизации культуры. Важно отметить, что и в ходе этих процессов, которые можно назвать инновационными, также происходит символизация определенных элементов культуры и их последующее воспроизводство. Это вторая тенденция развития культуры в диаспоре.

Следует отметить, что обе эти тенденции сосуществуют абсолютно непротиворечиво и гармонично, имеют в разные исторические периоды разную интенсивность, результатом - совершенно уникальную культуру, и продолжаются до тех пор, пока существует диаспора.

Культурное воспроизводство у российских немцев Сибири в первые десятилетия после их переселения из европейской части России было обусловлено процессами адаптации к местным климатическим условиям и к жизни в иноэтничной, инокультурной среде. Процессы адаптации привели к изменениям не только в материальной культуре. Например, поздняя в Сибири весна, короткое лето и ранняя холодная осень изменили сельскохозяйственный календарь, а вместе с ним – и календарную обрядность. Социальные трансформации российского общества привели к изменению социальной структуры немецкой этнической общности, роли и функций общины, структуры семьи, семейной обрядности и духовной жизни в целом. Очень большим было влияние на культуру немцев русских сибиряков и других народов, в непосредственной близости с которыми проживали немцы. Этнокультурное взаимодействие происходило не только между немцами и другими народами, но и между различными группами немцев, результатом этого взаимодействия было сложение консолидированных культурных комплексов, с одновременным сохранением отдельных локальных и конфессиональных особенностей элементов культуры. Эти культурные комплексы находились в состоянии динамического равновесия (т.е., с одной стороны, они были подвержены изменениям, а с другой – сохраняли устойчивость) вплоть до конца 1980-х гг.

Во второй половине ХХ в. на развитие этнической культуры решающее влияние стали оказывать процессы урбанизации и формирования массовой культуры. В результате этих процессов, а также эмиграционного движения и одновременного проникновения в культуру российских немцев элементов культуры современной Германии, в конце XX – начале XXI вв. происходит значительная трансформация этнической культуры немцев в Сибири.

Поэтому исследование этнической культуры немецкого населения Западной Сибири, многообразной и уникальной, постоянно меняющейся, но сохранившей множество архаичных форм, логично провести в зависимости от процессов, которые играли ведущую роль в ее функционировании. Это процессы адаптации, консолидации, интеграции и трансформации культурного комплекса немцев Сибири. Эти процессы наиболее наглядно проявляются в сфере материальной культуры. Такие характерные для культуры диаспорных групп процессы, как консервация архаичных элементов и утверждение их в роли этнических символов, наиболее явно прослеживаются в сфере духовной культуры, в частности, в обрядовой сфере.

Особое внимание следует уделить такому вектору развития культуры, как сложение в ней синкретичных форм, которое является неизбежным в условиях изоляции группы от метрополии, когда отсутствие влияния национальной культуры, модернизации за счет новых национальных культурных форм, приводит к обновлению за счет имеющихся внутри группы культурных ресурсов, либо за счет внешнего влияния.

Стремление к сохранению собственной культуры и ее воспроизводству в качестве национальной культуры особенно ярко проявляется при возрождении и усилении связей с метрополией. В частности, в нашем случае, мы наблюдаем в настоящее время мощное влияние культуры современной Германии на культуру российских немцев. Одним из условий и залогом сохранения диаспорной группы является сохранение ее культурной специфики. Если раньше, когда связей с Германией не было, и группа находилась фактически в изоляции, культурная специфика сохранялась, благодаря консервации архаичных элементов, то в современных условиях необходимость в этом отпадает.

С установлением постоянных и прочных связей, с регулярным получением и восприятием этнически значимой информации, культурная специфика группы уже не подлежит сомнению и не находится под угрозой исчезновения. В принципе, для членов диаспорной группы уже не важно, что эта новая культура носит вторичный характер и имеет мало общего с культурой их предков. Восприятие этой культуры позволяет немцам осознавать себя немцами – и это главное в настоящее время. Таким образом, мы еще раз должны подчеркнуть тесную связь этнической культуры с этнической идентичностью.

–  –  –

Адаптационные процессы в истории семьи немецкого населения Западной Сибири конца XIX начала ХХ вв.